Юбилейный 80-й сезон Саратовский театр кукол «Теремок» открыл спектаклем для взрослых «Два путешествия Лемюэля Гулливера» по пьесе Ежи Брошкевича в постановке заслуженного деятеля искусств России Геннадия Шугурова.
Сатирические произведения Джонатана Свифта, вдоль и поперек изученные учеными-филологами, давно обосновались в нише детской литературы, адаптированные и пересказанные. Самый детский саратовский театр напомнил нам о «взрослой» стороне этой сказочной истории.
Пьеса Ежи Брошкевича создавалась как монолог Гулливера. Первый акт – это попытка оправдаться перед лилипутом, которого посадил в клетку, второй – попытка договориться с великаном. Стоит ли говорить, что сюжетная канва приключений Гулливера здесь совершенно отсутствует. Режиссер Геннадий Шугуров пошел еще дальше, представив на суд зрителя несколько ипостасей Гулливера: очень нервного, очень прагматичного, активиста и робкого. Гулливер – человек вне времени и пола, он может быть и экстравагантной актрисой в кричащем боа, и набриолиненным типом в зауженных клетчатых брючках, и брутальным оратором в майке-алкоголичке и шарфе а-ля Шерлок… Образы множатся, слова убеждения торопятся, перебивают друг друга, а лилипут Гульго в своей клетке продолжает жить, не особо вслушиваясь в горячечные сентенции своего хозяина.
Гулливер разговаривает лилипутом, а тот купается, подметает, обедает, играет на пианино, сидит на унитазе, – в общем, живет, не обращая внимания на словесный поток, обволакивающий его клетку. Причем Гулливер, казалось бы, не замечает, чем занят его визави, и разговаривает даже с закрытой клеткой – то есть, этот оправдательный монолог обращен в первую очередь к самому себе. И слова Гулливера: «Мы с тобой одной крови, лилипут, ты и я», – прямой отсыл к Маугли, еще больше вскрывают это противоречие. Гулливер пытается найти себе оправдание: Гульго спас его, предав свой народ, сам же Гулливер предал Гульго, заключив его в клетку, а потому предложение стать братьями закономерно останется без ответа.
Ну а совет Гулливера извлечь пользу и даже радость из своей неволи станет своеобразным мостиком во второй акт, где сам Гулливер окажется пленником великана-птицелова и, таким образом, опровергнет все, во что пытался поверить до этого. И вот тот самый Гулливер, рассуждавший об относительности свободы и пользе клетки, посылает проклятия своему хозяину, превратившись во множество говорящих голов. Здесь мы увидим все стадии, через которые проходит пленник – гнев, лесть, сотрудничество, смирение и унижение – «цирк, так цирк, господин директор»! Но никакие ухищрения не помогут хитроумному путешественнику – его ждет одинокая могила на берегу моря, а его хозяин вдруг станет бунтарем, приговоренным к пыткам. Великан-поработитель присутствует лишь условно: из-за сюртуков и платьев вдруг появится огромный нос, ухо, глаз, но пылкие речи пленника исподволь воздействуют на птицелова, что еще раз подчеркнет искренность героя, сидящего в клетке и ставшего антитезой самому себе.
Метафоричность путешествия Гулливера по временам и тайникам человеческой души передана всеми возможными средствами. Вот зажигаются свечи на изящном канделябре, мы как будто перемещаемся во времена Джонатана Свифта. Но нет, тут же горе-психологи нынешнего времени пытаются с помощью психоанализа реконструировать цепь событий, происходивших с Лемюэлем Гулливером только лишь на основании рисунков его младшего сына – и электрической лампой светят в клетку несчастного лилипута.
Сценография спектакля раскрывает режиссерский замысел – путешествие по закоулкам человеческого сознания происходит в корабельной каюте, а, может быть, это просто шкаф того великана, в котором развешаны платья, или это та самая тюрьма-клетка, в которой томится лилипут Гульго? Мрачно-депрессивный темной-синий цвет доминирует на сцене. Художник-постановщик Александр Ечеин расставляет лишь пятна-акценты, режиссер лишь обозначает болевые точки и задает вопросы. Мы не рабы, рабы не мы?
