Продолжаем публикацию баек Максима Сисикина.
***
В середине девяностых оказался на стажировке во французском Пуатье, жители которого до сих пор парадоксально чтут героев битвы при Пуатье. Парадоксальность состоит в том, что победителями явились англичане во главе с Эдуардом Чёрным принцем, а потерпевшей, так сказать, стороной – непосредственно сами французы во главе с умудрившимся быть пленённым при подавляющем своём численном перевесе королём Иоаном II. Доказательством признательности потомков служат всевозможные общепитовские и культмассовые заведения так или иначе склоняющие имя Черного Принца.
Еще одной достопримечательностью, правда временного характера, был здоровенный поляк фрондёрского вида, Лука, аспирант-историк Варшавского университета, так же как и я «мотавший» свою стажировку в условиях западного комфорта. Мы снимали комнаты у одной хозяйки. Она, наивная душа, не разбираясь в хитросплетениях межславянских отношений, по моему приезду с радостью представила меня Луке за завтраком. Лука ответил, что русские плохо влияют на его пищеварение и сменил время завтрака. Ну нет, так нет…
Проходит дней десять. Вежливый кивок приветствия и никаких контактов. Вдруг субботним вечером стук в мою дверь и на чистом русском: «Это я, Лукаш. Тут у меня рандеву с одним израилем. Я их не очень люблю, пойдёшь?».
Фундамент дружбы против был заложен. Оказалось, что мой поляк какое-то время учился в Ленинграде, где отшлифовал свой русский до уровня кандидатского минимума в общагу. Забавным было его стремление перед французами выглядеть французом, а передо мной – поляком. Мне это не мешало, и часто мы проводили вечера в чисто общеславянской манере.
Настал третий четверг ноября. Именно этот четверг вся Франция ждёт весь год, начиная с третьей пятницы ноября. «Нуво божоле ет арриве» – праздник Божоле, первого вина в году. Все питейные заведения распахивают двери ровно в полночь и толпы страждущих дегустируют молодое вино (надо отдать должное удачному маркетингу: если б не традиция, – обычный кисляк). Естественно, мы с Лукой не могли не поддержать французов и отказаться от столь ценного культурологического опыта. Тем более, в баре у самого «Черного Принца».
Обстановка праздничная, всё культурно. Люди пьют вино, время от времени выкрикивая «Новое Божоле пришло!». Общий эмоциональный подъём. Появляется аккордеон, весь бар распевает французские народные песни. К Луке незаметно подкрадывается патриотизм, и он вежливо, но настойчиво просит гармониста отдохнуть. «Я на гармошке играю, правда, на русской. Давай наше споём». Гармонист, видимо, учитывая горький опыт предков XIV века, либо просто желая поближе познакомиться с виновником торжества, безропотно уступает музыкальный инструмент. Около часа заведение было оккупировано «Катюшей», «Калинкой», «Во поле берёзой» и прочими русскими народными бестселерами. Туземцам даже понравилось, местный гармонист, навёрстывая упущенное, пришёл в нерабочее состояние.
После четвёртой «Калинки» прошу для расширения кругозора аудитории сыграть Луку что-нибудь из польского репертуара. Мой краснощёкий здоровяк сначала смутился, – «Что-то ничего в такой обстановке на ум не приходит. Мда, нехорошо как-то », – потом в нём проснулся изворотливый космополит: «А чем тебя русские песни не устраивают? Я только их играть умею»…
Изрядно пощекотав великодержавные чувства моего друга на тему незнания родного фольклора, вдруг поймал себя на том, что французские песни я подпевал, я их в школе вместе с языком учил, в принудительном порядке. А русские песни – скорее подвывал, так как кроме начальных строк, с остальным текстом был не знаком…
***
Спочан – сам по себе вид спорта, где честное признание своего поражения является общепринятой нормой. Хотя на крупных соревнованиях и существует специальный приз «Фейр Плей» – за честную игру, он вручается, как правило, в младших возрастных категориях в педагогических целях. Сам был свидетелем, когда в финалах чемпионатов мира боец, несмотря на судейскую промашку, останавливал бой и признавал победный удар в пользу противника. Это, конечно, идеал, достойный подражания.
Но бывают ещё и итальянцы. Причём, я думаю, не только в спочане, в других видах спорта тоже. Отличные в абстрагированном от поединка общении ребята, но выражение “О, Спорт, ты жизнь!” – это про них. Каждое, пусть и очевидное, поражение – маленькая смерть, при их врождённом жизнелюбии, вещь неприемлемая. При любом судейском решении не в их пользу разыгрывается увлекательный искромётный спектакль с привлечением их “мамы миа”, которая всё видела и не допустит несправедливости по отношению к честнейшему из сынов её, тренеров и группы поддержки, рвущих на себе волосы (у кого есть) в порыве праведного несогласия и скорби по обиженному ребёнку о ста килограммах… Да и каким извергом надо быть, чтоб не дрогнуло ранимое судейское сердце при виде рыдающего от учиняемой напраслины мужчины? Обе стороны всё прекрасно знают, понимают, но это часть ритуала и зачастую судьи попадают под чарующее действие итальянской школы актёрского мастерства.
Идёт чемпионат Европы. Рядовой поединок с участием итальянца на дальних подступах к финалам. Итальянец получает удар в голову, как у нас говорят, ровно на сто долларов и, чуть раньше очевидного судейского решения, жестом признаёт своё поражение. Ошеломлённые историческим поступком итальянца судьи и зал на миг притихли. Определение, не прочувствовавшего торжественности момента тренера, однозначное – “ИДИОТО!!!”, тут же сменилось овацией всех присутствующих: зрителей, спортсменов и облегчённо вздохнувших арбитров.
Обладатель приза “Фейр Плей” стал известен задолго до окончания турнира.
***
В рамках преодоления последствий холодной войны в отдельно взятом высшем учебном заведении, да и просто для расширения международных связей, Саратовский Госуниверситет, где я тогда работал, создал совместно с университетом штата Вайоминг летние курсы русского языка. К нам на лето приезжали американские студенты для изучения языка. Ребята жили в семьях, стремились полностью погрузиться в среду изучаемого языка и пребывали в восторге от нашей постперестроечной экзотики, особенно от покупательной способности доллара. Их открытость, искренность и какая-то особенная наивность подкупали. Что бы ни говорили и ни писали об американцах в общем, моё представление о них сформировали эти люди из классической американской глубинки. Со многими я дружил, некоторые жили у моей мамы. Но байки про это пусть пишет она сама. Вот моя любимая.
У меня эпохальное событие – свадьба. Среди находящихся в Саратове на тот момент американцев, несколько моих хороших приятелей, приехавших уже не в первый раз. Приглашаю официально их на мероприятие. Не зная нашего дресс кода в подобных случаях, они спросили меня насчёт одежды. Жара, июль. Зная их более чем демократический подход к гардеробу и учитывая, что им будет приятно чувствовать себя слившимися с остальными участниками банкета, акцентирую их внимание: «Пиджак желателен, но не обязателен. Жарко. Светлая рубашка, галстук. Какой есть. У кого нет, выдам заранее».
Встречаю гостей. Подходят мои американцы. Все как один – пиджак вперемежку с чувством гордости, что несмотря на жару они – как и все остальные русские, белые рубашки под галстук и, в отсутствие особых указаний … парадные шорты до колен и армейские ботинки на шерстяной носок…